Мать умершего в роддоме ребенка: Я не могу найти тело моего малыша
В редакцию Кaktus.media обратилась Малика (имя изменено). По словам женщины, в родильном доме у нее умер ребенок при странных обстоятельствах. А сейчас она даже не знает, где тело ее малыша.
Рассказ публикуется в сокращении.
Появление ребенка на свет
- 1 июля 2018 года я приехала на работу и у меня заболел живот. Как и все беременные женщины-паникерши, я вызвала скорую. У меня была 33-я неделя. Беременность протекала хорошо, все показатели и анализы были в норме: в моче белка не было, сахара в крови тоже.
Врач направил меня в роддом. Мы поехали сначала во 2-й роддом, но там они готовились к ремонту, и в итоге я попала в 6-й роддом. Мне сделали УЗИ, там сказали, что все хорошо, после чего отправили обратно в приемное отделение, врач сказал, что мне нужно срочно проводить операцию кесарево сечение. Я попросила его сходить со мной снова на УЗИ, потому что там меня заверили, что все хорошо. Но медик отказался. Тогда у меня началась паника, и я расплакалась. И начала отказываться от кесарева сечения.
Когда меня начали оформлять, то я сразу сказала, что в браке я не состою.
Отметила, что на учете стояла в ЦСМ №18. Меня положили в роддом, но я продолжала отказываться от кесарева.
Потом пришел Искендер (биологический отец ребенка, имя изменено) и заставил меня подписать бумаги о проведении кесарева сечения. У нас с ним были такие отношения... Когда он узнал, что я беременна, то сказал, что не хочет этого ребенка. И вообще подверг сомнению, что это его ребенок.
Мне провели операцию под эпидуральной анестезией. Родился мальчик. Он заплакал сразу. И такой хорошенький был. Потом меня отвезли в реанимацию. Мне было всю ночь плохо, болело сердце так, что аж отнималась левая рука. Я всю ночь не могла уснуть. Мне кололи обезболивающее. Утром перевели в палату отделения.
Первые сутки после родов
Я пошла посмотреть на сына. Мне сказали поменять ему подгузник. Он был таким маленьким, что было аж страшно, и я попросила показать, как это сделать. Потом поменяла. Затем мне сказали принести молозиво. Еще я сходила на УЗИ, где специалист удивилась, что меня "кесарили".
Примерно в 6 вечера принесла молозиво. До этого я навещала сына: он плакал, писал в подгузник, все с ним было хорошо. Меня насторожило, что бирка была у него не на руке, а лежала рядом. Но меня заверили, что поменять детей никак не могут.
Медсестра покормила ребенка молозивом. Я сходила на обработку шва, пришла в палату. Часов в 10 вечера ко мне пришла медсестра и сказала, что ребенку плохо, попросила купить лекарство "дофамин-ферейн" (раствор для инъекций), потому что у них этого медикамента нет. Так как делать кесарево меня заставил Искендер, то я позвонила ему и попросила купить лекарство, я не в состоянии была ездить и искать препарат.
Моя палата была третьей от реанимации, где лежал мой малыш. Я зашла, там они какие-то манипуляции проводили с моим ребенком. Потом врач почему-то позвала и Искендера, хотя я его не представляла вообще, тем более как отца ребенка. После вышла врач, села на стол, закинув ногу на ногу стала "допрашивать", состояла ли я на учете или нет, как протекала беременность, была ли угроза выкидыша. Зачем это спрашивать? Она должна была находиться в это время с ребенком. Она меня допрашивала, затем Искендер не выдержал и сказал: "Пусть она уже идет в палату". Время было 23:10 примерно.
Я ушла в палату и не могла заснуть: сердце было не на месте. Я ходила в реанимацию новорожденных, и мне говорят, что врача нет, но она подойдет ко мне. Последний раз я заходила в 6:00-6:30. Мне снова сказали, что врач занята. Меня начинает клонить ко сну, потому что я не спала почти двое суток. Где-то в 11-м часу утра мне сказали срочно идти, потому что вызывает врач.
Сообщение о смерти ребенка
Я прихожу, мне сообщают, что ребенок умер, и врач уходит.
Я зашла в палату, села на кровать, потом снова пошла в реанимацию и со слезами попросила у какой-то женщины, там работавшей, позвать врача, но та сказала, что врачу не до меня. Когда и почему умер мой ребенок, мне не сказали.
А потом - уже намного позже - выяснилось, что это случилось давно. И медики заявили, что они мне не говорили об этом, потому что якобы меня жалели: вдруг у меня шов разойдется и начнется кровотечение. Помимо прочего, Искендер запретил им мне сообщать о смерти ребенка и просил подождать до утра. А лекарство в 22 часа ночи меня отправлять купить - можно было?
Почему мне не сказали сразу, когда ребенок умер? Почему не назвали причину смерти? Я - единственный законный представитель ребенка.
Минут 15-20 я пробыла со своим умершим малышом. Потом меня оттуда попросили уйти. Я пошла в палату собирать вещи. Тело ребенка отправили в морг.
Из-за того что я думала, будто малыш умер 3 июля, у него надгробная табличка датирована этим числом. А оказалось, что смерть произошла в 22:50, когда я была в реанимации, а врач в кабинете с Искендером.
То есть 13 (!) часов мне не говорили, что моего мальчика уже нет на свете. На вопрос, почему решение говорить мне или нет принимал Искендер, сказали, что он же биологический отец. А есть этому доказательства? Может, они ДНК-экспертизу провели? Я им не говорила, кто отец моего малыша. Так как я была не в курсе, что Искендер приходил в больницу и оплачивал за мои роды (кесарево сечение, медикаменты ребенку и мне и т. д. - с его слов), потому что в палату ко мне он не заходил.
Похороны ребенка
Из морга тело сына забрала не я, а Искендер Так как ему в роддоме выдали посмертный эпикриз. Несмотря на то что у него нет никаких документов, подтверждающих его отцовство, ему выдают документы для получения моего ребенка из морга. Может, причина в том, что Искендер является действующим сотрудником МВД КР? То есть по сути тело отдали третьему лицу. Он написал, что он якобы отец, но при этом указал, что забирает родственника. Мы с Искендером в браке не состоим. Между тем он написал заявление, что проводить вскрытие не нужно. Почему-то он мне не сказал, что нужно писать такое заявление, и сделал это за меня.
3 июля 2018 года моего малыша похоронили, но на самом захоронении меня не было (мусульманские обычаи запрещают это делать). И я не видела могилку. Но там стояла оградка, надпись которую я потом убрала, чтобы исправить дату смерти, но эта оградка осталась.
На кладбище я ездила со своими знакомыми: одна ездила к своим родителям, другой к бабушке, и я не могла найти могилку и все время звонила Искендеру. Он говорил: "Если там оградка стоит и надпись, значит она и есть. Мне некогда приезжать".
Затем тело ребенка эксгумировали. Результаты экспертизы показали, что это чужой ребенок: мой малыш при рождении весил 2 200, а эксгумированный - более 3 килограммов. То есть Искендер указал мне не на ту могилку, установил оградку не там, где нужно было. А потом сказал, что не ту могилу вскрыли. Потом на два холмика указал и заявил: "Или эта, или эта. Точно не помню". После того как следователь и судмедэксперты уехали, Искендер вырвал ограду и переставил на тот холмик, где показал, якобы сотрудники кладбища перепутали.
В итоге я даже не знаю, где похоронен мой мальчик и от чего он умер. Я все это время ходила на чужую могилку.
Следствие по поводу смерти ребенка
Еще такой момент: 16 июля 2018 года я писала в прокуратуру по поводу действий следствия. Однако никакого результата не добилась. Я была вынуждена обратиться в Совет безопасности, те направили поручение в Генпрокуратуру.
15 октября 2018 года Генеральная прокуратура КР (вх. 8/1-986-18) на имя секретаря Совета безопасности КР предоставляет письменный ответ, где со ссылкой на сведения Министерства здравоохранения КР сообщила, что заявительница (то есть якобы я) просила не рассматривать ее заявление, о чем имеется соответствующая регистрация заявления (А-2205 от 6.08.18 года). Однако за данным входящим номером зарегистрировано чужое заявление - совсем другой женщины.
Хочу обратиться к президенту Кыргызской Республики - Сооронбаю Жээнбекову, а также лидерам депутатских фракций взять на контроль мое дело.
Что говорят свидетели?
Бывшая коллега Малики - Ирина - рассказала редакции Kaktus.media, что она была свидетелем произошедшей ситуации:
- Мы приехали в роддом через несколько дней после смерти ребенка. Сначала разговаривали с главным врачом: она не то чтобы все отрицала, но и не подтверждала. Затем пришла врач, которая вела ребенка, и начала ссылаться на то, что Искендер якобы муж Малики, хотя у них нет свидетельства о браке, и отцовство должно подтверждаться документально либо при экспертизе. Медики даже документы у него не посмотрели и все время ссылались, что Искендер так им сказал.
То есть врач и патологоанатомы решили сами, что это ее муж, и дали ему подписать все документы. И своей вины не признали.
Через некоторое время после похорон, я точно не помню дату, мы поехали на кладбище, потому что там у меня похоронены родители. И Малика поехала с нами. Сначала могилку нам не ту показали, потом Малика позвонила Искендеру и он сказал, что там черная оградка. Мы туда подошли, посмотрели, оставили цветы и ушли. Сама Малика не знала, где похоронен ребенок, потому что ислам запрещает женщинам ездить на похороны. А когда была эксгумация, то открывали эту же могилку с черной оградкой. А оказалось, что это не та могила.
Что говорят врачи?
Заведующая родильным отделением неонатологии родильного дома №6 Айгуль Жайлообаева настаивает, что Искендера медикам представили как отца ребенка:
- Малика поступила к нам экстренно. У нее были показания к проведению кесарева сечения в связи с угрозой ее жизни и жизни ребенка.
Состояние новорожденных у нас в блоке бывает разным: у кого-то тяжелое, у кого-то критическое. Мы стремимся к тому, чтобы мамы были рядом с малышами, участвовали в уходе за новорожденным. И в данном случае мама приходила, ребенка прикладывали по методу кенгуру, информировали о его состоянии. По словам дежурного врача, Малика подошла с отцом ребенка и представила его, сказав звонить ему при необходимости покупки каких-то лекарственных препаратов. Они заходили в блок детской реанимации вдвоем. Отец оставил свой телефон на случай непредвиденных обстоятельств. Состояние у недоношенных детей меняется быстро, бывают внезапные ухудшения.
Когда отец малыша уходил, ему сообщили, что состояние ребенка тяжелое: у него были респираторные нарушения, он находился на аппарате искусственной вентиляции легких. Тогда Искендер встретился с дежурным доктором и сказал, чтобы в случае смертельного исхода врач не сообщал об этом матери. Наверное, он подумал, что женщина после операции и для нее это будет психологическим ударом. Одной это переносить для матери очень тяжело, поэтому попросил сообщить ему. Когда малыш умер, то доктор позвонила отцу ребенка, и тот ответил, что подойдет к утру, а пока маме лучше ничего не говорить. Врач выполнила его просьбу.
У нас бывают случаи, когда родственники просят, чтобы без их участия матери не сообщали о смерти ребенка, потому что женщины после операции, у них может подняться давление, открыться кровотечение. В данном случае доктор так и поступил. К утру отец не появился, по телефону он сказал, что он на дежурстве задерживается. И разрешил медикам сообщить печальную весть матери без его присутствия.
Откуда медицинскому персоналу знать, зарегистрирован ли был брак? У нас много браков не зарегистрировано, однако пары проживают вместе. И выяснять это некорректно. У некоторых женщин вообще нет документации по прибытии в роддом, и данные оформляются с ее слов.
Что касается выдачи тела отцу ребенка, то это ответственность патологоанатомического бюро, куда мы передали умершего малыша в соответствии со всеми процедурами. В документации были указаны данные матери.
Что говорят в морге?
Заведующая Республиканским патологоанатомическим бюро Валентина Пахман:
- К нам дети приходят из родильных домов с биркой на руке. На бирке написаны данные ребенка. Мы этих детей живыми не видим. Все, что написано в соответствии с биркой, ребенок здесь лежит, и в соответствии с биркой тело выдается. Никаких других вариантов быть не может. Если его принимали по бирке, то по ней и выдают. Мы не можем этих детей различить на глаз. Их родственники не могут отличить. Иногда взрослого после смерти не узнают, а вот такого ребенка, естественно, даже родители узнать еще не могут. Поэтому единственным критерием, по которому мы ориентируемся, является бирка на руке ребенка.
У нас даже в морге есть объявление, чтобы родственники сверялись с биркой, и что только после ознакомления с ней и росписи, что все совпадает, тело ребенка выдается.
Этого ребенка не вскрывали. Его как принесли с этой биркой, он полежал, с ней и отдали. Во всех этих историях нас интересует бирка на руке ребенка. Вот они выкопали тело, что там было на бирке? Если это та бумажка, что должна быть, то вопрос к роддому, почему бумажка та, а ребенок там якобы другой.
Эти бирки делаются из специальной бумаги. Сейчас даже какую-то специальную клеенку заказывают, какой-то специальный пакетик, и бирка не разлагается в могиле. Если в деле о бирке нет ни слова, и нет ее фотографии, то можно считать, что эксгумацию по какой-то причине провели некорректно.
Мы выдаем тело тому - и так у нас принято всегда, - кто хочет и согласен хоронить. Мы выдаем любому, кто расписывается о том, что он готов и согласен хоронить тело. Это могут быть даже соседи, - не родственники, коллеги, вообще чужие люди. Все, кто хочет похоронить, имеет право это сделать. Родства мы особо не спрашиваем. Спрашиваем паспорт. Мы просто переносим в наш журнал данные человека, который забрал тело для похорон. Это в обязательном порядке.
Никому не было отказано в выдаче этого тела. Других претендентов на него не было. За ним пришел один человек. Мы не знаем, биологический он отец или нет: мы не юридическая контора. Мы не требуем юридических доказательств родства. Более того, родство ребенка проверить тяжело. Мы не обладаем правом решать, кто может, а кто не может хоронить тело.
Что говорит Малика про эксгумацию и бирку?
- Когда проводили эксгумацию, бирка на руке ребенка была. Однако фамилия на ней была неразличима. Только масса тела ребенка - 3 кг 970 г. Так я и поняла, что это не мой ребенок. Фотографии бирки нет, но эксперты снимали процесс на видео. Правда, его мне не предоставили.
Что говорит Искендер?
- Могилу я ей показывал несколько раз. Просто факт того, что могильщики не там поставил оградку. Эксгумацию проводили без меня, она сама поехала туда с сотрудниками милиции и показала не ту могилку. Я подробностей этих не знаю.
Тело из морга мы забирали вместе с ней: она сидела в машине, я туда зашел, оформил документы и вышел. Тело ребенка передал ей на руки. Я действительно написал заявление об отказе от вскрытия.
Все вопросы врачам задавайте, пожалуйста. Все, что необходимо, я пояснил. Тут же моей вины нет.
Редакция Kaktus.media следит за развитием событий.
Фото на главной странице иллюстративное.
