Исповедь кыргызского смертника, или Как выбивали признания для расстрела
Уговоры. Избиения. Фальсификация. 18 лет назад отечественные правоохранители задержали мужчину, подозреваемого в убийстве гендиректора СП "Лукойл-Кыргызстан" Юсупа Кольбаева. Несмотря на то что ранее неоднократно судимый Вячеслав Абдрашитов (он же Вячеслав Качан) собственноручно написал явку с повинной, позже в суде он заявлял, что оформить признание его вынудили пытками.
Минувшим летом в СМИ Кыргызстана в очередной раз прошла информация о резонансном деле - с письмом к журналистам обратилась мать заключенного. Она же предоставила выдержки из материалов уголовного дела, несостыковки в котором должны были доказать невиновность ее сына, но привели к тому, что ему назначили высшую меру наказания - расстрел. Приговор тогда исполнить не успели - в республике ввели мораторий на смертную казнь.
О своей невиновности Абдрашитов продолжает твердить до сих пор. В нашем распоряжении оказались его мемуары, в которых несостоявшийся смертник подробно рассказал историю своего заключения. Подтвердив слова Абдрашитова у одного из адвокатов, пытавшихся представлять его интересы, редакция Kaktus.media решила опубликовать выдержки из письма осужденного.
***
Я, Абдрашитов Вячеслав, был арестован в марте 1997 года за преступление, которого не совершал. По сфабрикованному обвинению мне инкриминировали убийство гендиректора СП ''Лукойл'' Юсупа Кольбаева, о существовании которого я даже не подозревал (на тот момент времени)...
Дело с самого начала было на контроле у тогдашнего президента - впоследствии беглого - Аскара Акаева. Президент дал указание ("установить, найти, схватить, раскрыть и лично доложить") новоиспеченному генерал-майору, назначенному Акаевым на должность министра внутренних дел, Омурбеку Кутуеву.
Сроки на раскрытие данного преступления министр Кутуев получил минимальные. Параллельно родственники убитого объявили вознаграждение тому, кто установит убийц, - 500 тыс. сомов (курс сома к доллару в то время был 16 к 1). Кроме того, Акаев пообещал внеочередные звания всем членам следственной группы. А ее по этому поводу создали беспрецедентную - в состав группы вошли работники МВД, СНБ и Генпрокуратуры. Общее руководство осуществлял генпрокурорский чиновник, старший советник юстиции Узубеков. Начальником следственной команды от СНБ (сегодняшний ГКНБ) был полковник Дмитриев. От МВД - тогдашний начальник уголовного розыска по особо тяжким подполковник Тилек Алибаев. Общий мониторинг над процессом осуществлял Кутуев.
Били они меня в тот раз жестоко, но недолго - несколько дней, в пределах недели. Участвовала вся алибаевская команда: майор Александр Виноградов, некто Сарымсаков, майор Мелис Кадралиев, Бакыт и еще два-три человека, фамилии которых я уже не помню.
Били они стандартно, как обычно это бывает практически со всеми, кто проходит через подобные методы "дознания" нашей милиции, которая кого-то там бережет. Но потом вдруг ситуация изменилась. Материалы по одиннадцати не связанным с убийством бизнесмена эпизодам (вымогательство и нанесение телесных повреждений) передали в городскую прокуратуру следователю по особо тяжким.
О Кольбаеве больше речь не велась совсем. Но подполковник Тилек Алибаев пообещал, что они сделают так, что мне по этим эпизодам суд даст "вышку". То есть терять мне станет нечего, и я возьму на себя убийство Кольбаева. Я тогда не воспринял его слова серьезно. Думал, попытались на меня убийство повесить. Не вышло. Отстали.
Приговор городского суда был оглашен 31 декабря 1997 года. Судья назначил 15 лет строгого режима с отбытием первых пяти в тюрьме, а не расстрел, как мне обещали Кутуев с Алибаевым. После приговора всю первую половину 1998 года я пробыл в СИЗО СНБ. В тюрьму меня отправлять не спешили. Через шесть месяцев же за мной приехали знакомые мне работники уголовного розыска...
[...]
По приезду в УВД мне Алибаев сразу заявил о том, что рано я обрадовался приговору.
"Наш министр тебя нам отдал, - заявил мне начальник УР Алибаев. - Или ты подпишешь все, что я тебе скажу, или до следующего суда ты не доживешь".
Для убедительности меня на этот раз просто очень сильно избили по указанию Алибаева его подручные сотрудники. Так было и на следующий день, и на следующий... Я тогда потерял счет дням. Держали они меня прямо там - в своем рабочем кабинете, пристегнутым двумя наручниками к радиатору батареи или к металлической раме стола.
Особо злобствовал один персонаж - подполковник Знаменщиков по кличке Змей. Примерно через неделю они перестали меня просто избивать. Днем мне оглашали список пыток - при мне же их и придумывали. Пилить напильником зубы, вкручивать в пятки шурупы. Знаменщикову особо почему-то нравилось давить мне карандашом между пальцами - после этой процедуры пальцы опухают так, что невозможно держать сигарету. Через пару недель я уже не мог самостоятельно ходить.
Общались со мной только сотрудники алибаевской команды отдела УР по особо тяжким. Других не подпускали. В один из дней случился переполох - неожиданно в УВД нагрянула какая-то комиссия то ли из депутатов, то ли еще из кого. Меня срочно закрыли в одну из пустующих камер КПЗ. Спрятали. Двери опечатали своей оперативной печатью, а на коридор поставили дополнительно одного из своих оперов.
Я впервые остался один. Увидел там миску из нержавейки. Такую - с ушками. Их называют "железнодорожные". Отломал ушко от миски, вставив его в щель между нарами, и рваным металлическим краем распорол себе на левой руке вену. Брызнул фонтан крови. Теряя сознание, я написал на стене кровью: "Я НЕВИНОВЕН".
Очнулся в 4-й горбольнице, в реанимационном отделении. Я лежал на медицинской кушетке, пристегнутый к ней наручниками. Рядом стояли мои палачи с оружием и какой-то доктор. Увидев, что я очнулся, опера сказали врачу, мол, все, мы его забираем. Врач ответил, что забирать сейчас нельзя, потому что в любое время я могу умереть из-за большой кровопотери. Змей на это, помню, сказал: "Не умрет! Мы ему чифир сварим с сахаром - выпьет и оклемается". Забрали... Алибаев сказал мне: "Думал, сорваться от меня таким образом? Не угадал! Даю тебе три дня, чтоб прийти в себя и подумать. А через три дня начнем все сначала".
Закрыли меня в КПЗ. На этот раз не одного - было еще двое сокамерников. И я думал. После неудавшегося суицида такая нахлынула апатия. Какой смысл, думал я, продолжать упираться? Ну, покалечат они меня, сделают инвалидом или убьют. И что я этим кому докажу? Легко героем быть на публике, в милицейских застенках - нереально. И я решил: да напишу под их диктовку все, что угодно! Это все равно никакой юридической значимости в суде иметь не сможет. С таким же успехом с меня могли бы взять письменную расписку в том, что я в Ленина стрелял.
По истечении обозначенных Алибаевым трех дней я сообщил ему о том, что готов выполнять все их указания. Отношение ко мне с этого момента кардинально поменялось - меня прекратили бить, стали кормить относительно по-человечески, наливали мне водки по вечерам, давали возможность поспать.
[...]
Я тогда спросил Тилека Алибаева, как же они у меня дома под ванной пистолет найдут, если его там не лежало. Может, лучше написать, что в БЧК выбросил? На что начальник УР мне ответил: "Не волнуйся, мы его там "найдем". Мне показали фотографию мертвого мужчины, лежащего на полу возле квартирной двери. И еще фото этого человека при жизни. Сказали, что это Юсуп Кольбаев. Нарисовали схему улиц, показали дом, подъезд, где он жил и был убит.
После этого Алибаев поехал с докладом к министру Кутуеву. Вернулся злой. Омурбек Кутуев оказался не настолько тупым, как его подчиненные, и этот вариант "явки с повинной" забраковал. Стали сочинять новую. По второй версии Бейшембиев предложил мне застрелить Кольбаева, пообещав мне за это $50 тыс., и дал мне для этой цели пистолет Макарова. Я в свою очередь зачем-то предложил "застрелить" этого Кольбаева своему знакомому Алексею Городилову, пообещав ему за это $25 тыс. из обещанных мне 50. Городилов согласился. Я дал ему пистолет, который мне дал Бейшембиев. Подъехали к дому Кольбаева на какой-то легковой машине (я был за рулем), Алексей пошел и застрелил Кольбаева. Этот вариант Кутуев тоже отверг как несостоятельный.
И вот тогда родилась версия номер три. В ней уже был задействован Куркин Виталий (его в дальнейшем суд также приговорил к расстрелу. - Kaktus), которого я пригласил участвовать в убийстве Юсупа Кольбаева, пообещав уже не $25 тыс., а всего лишь 10. Его роль в этой истории сводилась к тому, что он, придерживая ногой дверь лифта в подъезде, где жил Кольбаев, не давал ему - лифту - функционировать. Тем самым Куркин, как написано в материалах дела, помогал мне. Но ведь убийство произошло в утро праздничного дня - на Нооруз. Когда все шли с семьями в город - в парк, на площадь. Соответственно, люди, живущие в девятиэтажке, вызывали лифт. И если бы Куркин, как явствует из обвинения, держал его кабину внизу, то люди вынуждены бы были идти по лестнице, где как раз, по утверждению следствия, я в тот момент и находился, поджидая жертву. По логике выходит, что Куркин мне не помогал, а наоборот, мешал.
Не взирая на отсутствие логики, на этом третьем варианте и решено было остановиться. Но - парадокс! - все три письменных варианта моей так называемой явки с повинной так и остались в материалах дела. И до сих пор находятся там. Как и некая бумажка, написанная следователем, согласно которой Бейшембиев, якобы, встретился с РАНЕЕ НЕЗНАКОМЫМИ оперативными работниками Свердловского РОВД, старшим лейтенантом Дильшатом Избакиевым и лейтенантом Андреем Ли, и попросил у них на время их табельное оружие - пистолеты Макарова, чтобы, как объяснил им Бейшембиев, УБИТЬ ОДНОГО КОММЕРСАНТА. За это Бейшембиев пообещал им потом дать $5 тыс. Милиционеры согласились и дали Бейшембиеву свои табельные пистолеты.
Кстати, Бейшембиевe помимо расстрела судья Дастан Айжигитов (экс-председатель Совета судей Кыргызстана. - Kaktus) присудил еще и конфискацию имущества, поскольку преступление якобы имело корыстный мотив. Но в чем корысть? Как явствует из материалов дела, "неустановленный заказчик" пообещал Бейшембиеву за убийство Кольбаева $50 тыс. А Бейшембиев, в свою очередь, пообещал эти 50 тыс. мне плюс еще $5 тыс. он пообещал этим двум операм за эксплуатацию их оружия. Руководствуясь элементарной арифметикой, последние $5 тыс. Бейшембиев должен был отдать милиционерам из собственного кармана. Где же корысть?
[...]
После того как министр Кутуев утвердил третью версию моей "явки с повинной", они стали создавать видимость следственных действий. Появился следователь из Генпрокуратуры Асангельдиев, который приезжал несколько раз для того, чтобы "закреплять материал".
Этот "материал" со мной предварительно репетировали. Шлифовали до мелких деталей: не только что говорить, но и как. С какой интонацией, с каким выражением лица, как мне себя вести на камеру. Например, давали мне пачку хороших сигарет, чтобы я вальяжно сидел, курил, чтобы впечатление от просмотра записи было такое, что я даю показания добровольно и без принуждения. Порой делали два-три дубля. В кадре был я и Асангельдиев, а за кадром - человек пять "опричников" уголовного розыска.
Делалась съемка и на месте преступления. Меня туда привезли предварительно вечером. Показали дом, подъезд, с какой стороны туда зайти, на какой этаж подняться, назвали номер квартиры. Сказали, чтобы все запомнил, так как завтра утром проведут съемку, где будет группа прокурорских. Предупредили, чтобы косяков не напорол, или будет мне потом кирдык. И я старался.
Примерно за неделю все таким образом и закончили "закреплять". После месяца, проведенного в застенках УВД, меня вновь вернули в СИЗО СНБ. По приезду меня вышел встретить сам начальник, полковник Бородин. Увидев меня, первым делом вызвал скорую помощь. Приехали быстро. Врач меня осмотрел, составил протокол медосмотра, завизировал, отдал его Бородину, и скорая уехала. Этот протокол, между прочим, как ни странно, тоже присутствует в материалах дела (доводы Абдрашитова о том, что к нему применялись пытки, суд не стал принимать во внимание, сославшись на отсутствие доказательств. - Kaktus.media). Я спросил начальника, зачем он это сделал. Полковник весьма резонно ответил, что это не ради меня, а для того что если я вдруг тут умру, то ему, начальнику, не придется потом доказывать, что били меня не в его учреждении.
Вид, разумеется, у меня был аховый. Не зря Бородин решил подстраховаться. И еще он тогда дал указание дежурным, чтобы меня "подкармливали".
[...]
C полным отсутствием любых доказательств и огромным количеством грубейших нарушений всех мыслимых норм Уголовно-процессуального кодекса 24 января 2000 года в этом безобразном судилище был вынесен незаконный обвинительный приговор. Таалайбеку Бейшембиеву, Виталию Куркину и мне трибунал Дастана Айжигитова дал исключительную меру наказания - РАССТРЕЛ.
С тех пор я писал во все инстанции, стучался во все двери. Обращался поочередно ко всем президентам - Акаеву, Бакиеву, Отунбаевой, Атамбаеву. Писал об этом незаконном приговоре генеральным прокурорам - Бекназарову, Саляновой, Джолдубаевой. Депутату Жогорку Кенеша Байболову. Омбудсменам - Турсунбаю Бакир уулу, Турсунбеку Акуну. Обращался за помощью к так называемым правозащитникам - Азизе Абдирасуловой, Толекан Исмаиловой. Но в этом государстве, увы, нет во властных структурах достойных людей, имеющих понятие о бескомпромиссной гражданской позиции, об элементарной совести. Не говоря уже об уважении к закону и правам человека.
Из Генеральной прокуратуры - что бы я им ни писал и какие бы доводы ни приводил - мне приходит всегда одна и та же стандартная отписка: ''Решение коллегии Верховного суда окончательное и обжалованию не подлежит''. Любопытно, что, по их мнению, не подлежит обжалованию: то, что преступники на свободе, а невиновные люди в тюрьме!?
Один из адвокатов, допущенных ко мне уже после того, как Айжигитов вынес свой приговор (до этого суд велся без предоставления защиты обвиняемым, в том числе и Абдрашитову. - Kaktus), долго работал с материалами дела. Выписал и отксерокопировал все множество существующих там нарушений УПК, допущенных в процессе следствия и суда. Кроме того, он добавил заключения экспертиз, которые ранее умышленно были изъяты из материалов дела. Наиболее значимой из таких экспертиз была, на мой взгляд, трасологическая, бесспорные выводы которой прямо указывают на тот факт, что рост, стрелявшего был ВЫШЕ ДВУХ МЕТРОВ.
Мой рост - 180 см - далеко не соответствует росту стрелявшего. Тогда как рост проходившего по делу милиционера Дильшата Избакиева - два метра шесть сантиметров. А вот и его "алиби": он заявил, что 21 марта 1997 года во время убийства Юсупа Кольбаева он находился на службе - был в милицейском оцеплении правительственного Белого дома. Да, действительно, был. То есть видели его там в то утро. Но в районе 10 утра Избакиев буквально на полчаса покинул место своего дежурства. Он приехал к дому Кольбаева, переоделся в машине в серый комбинезон и спортивную обувь, через соседний подъезд поднялся на крышу здания (люки в подъездах были подготовлены им - открыты днем раньше) и спустился в подъезд, на этаж, где проживала семья Кольбаевых.
В это время Юсуп Кольбаев находился дома - заехал на минутку переодеться (собирался ехать в аэропорт встречать кого-то). Шофер-телохранитель ждал его в машине возле подъезда. За передвижениями Кольбаева в тот день следили. Когда в условленное время Избакиев спустился на кольбаевскую лестничную площадку, Шалхар Джайсанбаев (экс-гендиректор ГАК "Кыргызгазмунайзат"; через год после убийства Кольбаева Джайсанбаев выехал из страны, сопровождаемый обвинениями в тяжких финансовых преступлениях. - Kaktus) телефонным звонком вызвал Кольбаева из квартиры. И когда тот вышел в 10.15, Избакиев из своего табельного оружия и произвел выстрел. После чего он быстро поднялся обратно на крышу, спустился вниз через соседний подъезд, в машине переоделся в милицейскую форму и вернулся в оцепление, где весь тот праздничный день и находился.
Между прочим, в деле есть показания Чинары Кольбаевой (жены Юсупа Кольбаева. - Kaktus), где она поясняет, что, выйдя в подъезд после выстрела, слышала шаги убегающего вверх по лестнице человека.
С полной версией "Исповеди..." можно ознакомиться, скачав прикрепленный ниже файл.
