Шесть вопросов о Центральной Азии политологу Рустаму Бурнашеву
"Открытая Азия онлайн" задала свои вопросы известному политологу Рустаму Бурнашеву о том, как на регионе сказываются большие геополитические бури, какие вызовы бросает странам региона интеграция с Россией, что происходит с трудовой миграцией и с кем теперь дружить/
- В последнее время можно слышать различные мнения о будущем Центральной Азии и каждой страны в отдельности. Можно ли говорить о том, что у этого региона есть совместное будущее, и какое оно? Что ему может помешать?
- Основной вопрос – что мы понимаем под словом "совместное". Если речь идет о некотором уровне сотрудничества и взаимозависимости – будь то в сфере безопасности, экономики или какой-либо другой, – то тут не может быть никаких сомнений: "совместное будущее" у пяти государств неизбежно, как минимум в силу географического фактора.
Однако если речь идет о Центральной Азии как регионе (не географическом, а смысловом), или еще сильнее – об интеграционных процессах, то в среднесрочной перспективе я оснований для такой общности не вижу. Страны, которые мы традиционно относим к Центральной Азии, выбрали разные модели государственного строительства, экономического развития; они имеют разную степень вовлеченности в квазирегиональные международные структуры (прежде всего те, которые формируются вокруг России); фиксируются существенные различия в понимании вопросов безопасности. В целом можно выделить целый комплекс факторов, которые не позволяют в настоящее время рассматривать Центральную Азию как целостность.
- В Казахстане сегодня часто можно слышать об интеграционных процессах в рамках ЕАЭС как о чем-то негативном с одной стороны, и единственно возможном - с другой. Хотя и Китай, и Америка тоже не прекращают своего присутствия в регионе. Какие здесь вызовы могут быть?
- В рамках ЕАЭС происходит реальная интеграция. Традиционно, когда при анализе международных отношений используется этот термин, предполагается, что формируются политические структуры и устанавливаются союзнические отношения (как минимум – в экономическом секторе). Очевидно, что этого в рамках ЕАЭС не происходит. Здесь уместнее говорить о сотрудничестве в экономических вопросах. Соответственно, вызовы и риски, связанные с ЕАЭС, предполагают анализ ситуации с точки зрения экономики, что выходит за рамки моей компетенции.
Аналогичная ситуация с присутствием в странах Центральной Азии Китая. Это для Китая, прежде всего, вопрос развития СУАР. То есть если не затрагивать экономики, а остановиться только на вопросах регионализации, – глубоко периферийная тема.
Такую же "важность" страны Центральной Азии представляют и для США.
Иными словами, я считаю, что Центральная Азия – периферия современных международных отношений, интерес к которой со стороны великих держав крайне ограничен или ситуативен. Например, значение наших стран серьезно возросло в начале 2000-х в связи с проведением в Афганистане военной операции и в середине 2010-х в связи с актуализацией вопроса западного военного присутствия в Афганистане. Но, повторюсь, это – ситуативные, разовые моменты.
- Последние события в Сирии, сбитый самолет СУ-24, санкции против Турции со стороны России, так же как и год назад ситуация в Украине требуют от Казахстана и других стран региона определения позиций по многим болевым точкам. Как, по-вашему, разрешится ситуация, не будет ли дальнейшего нагнетания отношений РФ и ТР, и как себя при этом будут чувствовать "спутники"?
- События в Сирии, трансформация российско-турецких отношений и даже ситуация вокруг Украины ничего от Казахстана в плане определения его позиций не требуют. Если мы понимаем под "определением позиций" какие-то внешнеполитические решения. Это касается и других стран Центральной Азии.
В этом – большое преимущество периферии: страны, находящиеся здесь, могут не позиционировать своего отношения к процессам, выходящим за рамки их ближайшей регионализации. Мы можем сохранять партнерские отношения практически со всеми сторонами, вовлеченными в региональные конфликты, не затрагивающие наши интересы напрямую.
Другой вопрос – определение и трансформация внутренняя. Так, украинский кризис высветил ряд проблемных точек, характерных для всех стран постсоветского пространства. Например – вопросы консолидации нации, проблему дистанцирования государственного аппарата от населения и выполнения своих функций, вопросы военного строительства и реформирования силовых структур и многие другие.
Если же возвращаться к российско-турецким отношениям, то для меня эта ситуация малопредсказуемая, поскольку она базируется не столько на структурных вопросах и политической проблематике, сколько на вопросах психологических, личных амбициях двух политических деятелей.
И еще раз подчеркну: страны Центральной Азии – никакие не спутники. У нас есть весь потенциал дистанцироваться от рассматриваемой проблемы, фокусируясь на собственных интересах. Другой вопрос – как эта возможность будет использована.
- Что сегодня происходит с трудовой миграцией в регионе? Таджикистан, Узбекистан и Кыргызстан традиционно были ориентированы на то, что их граждане зарабатывают в России. Сегодня идет сокращение трудовой миграции в РФ. Как это отразится на экономике региона?
Я не специалист в области трудовой миграции. Бесспорно, любой исследователь, занимающийся вопросами безопасности стран Центральной Азии, будет учитывать фактор экономического кризиса в России, ухудшение экономической ситуации в странах Центральной Азии и отражение этих факторов на общих и экономических аспектах безопасности. Однако четкий анализ этого требует экономического образования.
- В чем заключается влияние китайского фактора на Центральную Азию целиком и каждую страну в отдельности?
- Как я уже указывал, для меня "китайский фактор" в странах Центральной Азии – это экономическое вовлечение внерегиональной силы (Китая) с целью стимулирования развития одного из своих регионов (СУАР). Соответственно формируются некоторые более конкретные позиции. Например – заинтересованность в предсказуемости действий режимов в странах Центральной Азии и, соответственно, в их условной "стабильности"; в формировании инфраструктурной связанности стран Центральной Азии как с Китаем, так и между собой; в использовании так называемого "транзитного потенциала" Центральной Азии в рамках проекта Экономического пояса Шелкового пути. Ничего более я в среднесрочной перспективе выделять не стал бы.
- Сегодня участились разговоры о ДАИШ. Как вы оцениваете угрозу ДАИШ для ЦА?
- При изучении вопросов безопасности классическим отправным пунктом анализа является понимание небезопасности как чего-то объективного и, одновременно, как субъективного восприятия ситуации. Это было закреплено в определении термина "безопасность", которое дал Уолферс еще в начале 1950-х годов: "Безопасность в объективном смысле означает отсутствие угроз приобретенным ценностям, в субъективном смысле - отсутствие страха, что такие ценности могут быть атакованы".
Если мы говорим об объективной составляющей, то ИГИЛ никакой угрозы странам Центральной Азии не представляет. Эта структура имеет четкую географическую локализацию – приграничные районы Ирака и Сирии, с которой связана как социальная база ИГИЛ, так и сфера его интересов. Конечно, здесь нельзя не принимать во внимание, что ИГИЛ – не только нечто материальное, но и некий бренд, а также идеология. Соответственно, есть группы, которые, не будучи связаны с ИГИЛ материально, используют его бренд и идеологию для придания себе особой значимости. Очевидно, что такие группы могут появиться и в странах Центральной Азии. Не менее важным здесь является и риск, что отдельные люди, "воодушевленные" акциями ИГИЛ, могут предпринять те или иные спонтанные действия насильственного характера.
И здесь мы выходим на вторую составляющую безопасности – наличие или отсутствие страха. Или – конструирование угрозы. Вот это конструирование в странах Центральной Азии присутствует крайне активно. Например, в Таджикистане, когда указывается, что Партия исламского возрождения Таджикистана якобы связана с ИГИЛ. Указанное конструирование страха выливается в конкретные действия – запрет деятельности партийных структур, усиление репрессивного аппарата и т. д., что, очевидно, формирует сферу небезопасности.